– Как ты поняла, что я… не отсюда?

К кофе нам принесли низкие фарфоровые чашечки, доверху наполненные кремовым завитком. Вкус обалденный – это я поняла, даже не попробовав.

– Скорее, предположила. Догадалась, если хочешь.

Она держала чашку обеими руками – изящно и так естественно, как может только человек, который живет для себя и не позирует. А на пальце очень странное кольцо – будто живое.

– Мне дали информацию о том, что такая смена умственного потенциала, какая произошла в случае с тобой, возможна только в случае клинической или полной смерти. И что такой квантовый скачок не случается с личностью без определенных условий. У тебя этих условий не было.

– Верно.

Вот как все просто.

– Вот одного работника Комиссии все это время лениво точило любопытство, отчего же это все-таки случилось.

– Вот оно как… Ясно, – я помолчала. – Скажи, мне что-нибудь угрожает в зависимости от того, какой окажется правда?

– Нет. Насколько я знаю.

Честный ответ. Оставалось надеяться на лучшее. А дальше, как прыжок со скалы, решение обо всем рассказать. И будь, что будет.

– Тот Комиссионер был прав. И ты тоже. Подобный скачок сознания, будь Айрини жива, свел бы ее с ума. Но она, настоящая Айрини Донатти, умерла.

Бернарда повернулась. В глазах ни осуждения, ни страха, но смесь серьезности и любопытства. С ней, однако, легко говорить.

– Дело в том, что мы умерли с ней одновременно. Она в своем мире, я – в своем. И нет, я ее не убивала и ничем не помогала ее кончине. Лишь встретила уже ускользающий дух при «заселении»… О котором, можешь верить, можешь – нет, даже не просила. Случайность… Наверное.

Два пополудни, а солнце яркое, как в лучшие июньские дни; свет резкий, контрастный. Если бы ни козырек, балкон не ощущался бы таким комфортным для ланча местом.

– Значит, Айрини… ушла?

– Именно.

– Сама?

– Я тоже удивилась. Но некоторые люди так уходят – по желанию. Не от болезней, травм или старости, но… просто. По синхронизации с собой внетелесным.

– А… ты?

– А что, я?

Пауза.

– Кто ты… такая? Как… тебя зовут?

Я невесело усмехнулась. Потому что впервые собиралась представиться своим настоящим именем. Да и почему нет, раз уж договорились о честности?

– Я – Эра. Эра Алгория. Приятно познакомиться.

И протянула руку.

А дальше шел мой рассказ о нас – о Менах. Без него не обойтись, не понять смысл, не объяснить своих реакций. О наших возможностях, даре, кодексе чести, обете молчания. Пришлось вскользь коснуться и темы родителей, и приходящих учителей, и невозможности искренне заявить о себе никому на Литайе. Да, мой врожденный «подарок» требовал жертвы, и я всегда была согласна ее приносить.

А после о Рори. Вот уж человек, которого я больше не хотела касаться даже в памяти, но пришлось. О нашем знакомстве, встречах, быстром «съезде» в одну квартиру, моем липовом счастье…

– Он предал меня. Сдал Теневым агентам. Они, как бы это сказать… как стальные когти хищной птицы, если уж впились…

Бернарда – незнакомый мне человек. Но она слушала меня с таким напряжением, будто сама присутствовала при описываемых событиях: переживала, волновалась, где-то кипела. Поддерживаемая такой негласной «дружбой», моя речь извлекала из меня запертые чувства, как скальпель содержимое нарыва.

– Меня пытали пять дней. Очень изощренно мучили.

– А… после?

– Пригрозили, что, если не соглашусь «сотрудничать», возьмутся за моих родных.

Я видела, как она сжала скатерть пальцами. Дина. И какими тонкими сделались ее губы. Может в ее мире все обстоит примерно также?

– Мне пришлось… Не думай, что я прирожденный суицидник, но мысли о том, что будут делать с матерью и отцом, все решила.

– Что ты сделала с собой?

– Застрелилась. – Вот такой погожий беспечный день и такой мрачный диалог. – Дождалась, пока один из них оставит на столе пистолет. Они не думали, что я так сделаю… Не рассчитали.

И грустно улыбнулась.

Больше я на Дину не смотрела, хотя флер, в котором перемешалось сочувствие, поддержка и синхронно переживаемое горе, шел очень острый.

– Я застрелилась, да, – повторила тихо, – но почему-то очнулась здесь. В чужом теле, на берегу озера. И с тех пор, не буду врать, подспудно ждала, что однажды за мной придут опять. С теми же требованиями. Теперь ты понимаешь? Я неверно поняла тебя вчера, думала – история повторилась.

Она понимала.

– Я бы в тебя никогда не выстрелила… Просто жаль, что напугала. – Помолчала. – Надеюсь, теперь я свою неадекватную реакцию объяснила?

– Теперь – да.

Наш кофе остывал, из горячего уже сделался теплым. А завиток, и правда, оказался вкусным – ванильным, с розовой водой. Ложку я облизывала до чистоты. Нужно будет запомнить адрес кафе, повторить.

Бернарда же пока что-то анализировала, складывала, кроила из кусочков полученной информации общую картину. Думала она в общей сложности столько, что я успела доесть завиток и даже допить остывший кофе.

– Скажи мне, – спросила она наконец, – почему тогда ты, имея этот страх, что за тобой придут, открыла агентство? Ведь это было все равно, что кричать – эй, я здесь!

– Верно. – Хороший вопрос. – Но у меня был выбор: либо заниматься тем, для чего я предназначена, либо существовать в чужом теле, слушать удары сердца, чувствовать в себе теплую кровь, но не жить. Понимаешь? Это все равно, что уметь петь – и не петь.

И сама же махнула рукой.

– Наверное, я плохо объяснила.

– Нормально…

– Если человеку, который что-то умеет лучше всего – «не делай этого», ему и жизнь не нужна. Мои клиенты приходят ко мне за помощью и делятся своими эмоциями. И тогда у меня есть смысл, пусть небольшой, но… хоть какой-то. Ведь у меня ничего своего нет – ни мира, ни жилья, ни тела. Есть, по сути, только они. Они радуются – я живу. Ощущаю, что при всем чужом, я как Эра, как Мена, все еще существую, я – есть. Вот поэтому.

Вот и рассказала все. Поинтересовалась бодро, не желая выдавать страх.

– За мной после того, что я рассказала, точно не придут?

– Не придут. Я обещаю.

Дина ответила негромко, но с такой уверенностью и сталью в голосе, что стала невольно походить на президента народа, обладающего непререкаемой властью.

Хорошо.

На балконе хорошо, но ветрено.

– Может расскажешь чуть-чуть про себя?

Она кивнула.